Привет, это рассылка о научной журналистике в России и мире. Я окончательно смирилась с тем, что задача сознательного выбора tone of voice для такой рассылки сейчас — это «Кобаяси Мару», а я, увы, не Джеймс Кирк. Поэтому давайте я просто расскажу вам, что происходит в профессии.
События. Journalismfund.eu, европейский фонд, который сейчас, помимо прочего, активно поддерживает экологическую журналистику, 24 мая проведёт бесплатный вебинар про то, как связать локальную историю о климате с глобальным контекстом — и, наоборот, как из глобальной проблемы спуститься на уровень непосредственно постижимого для читателей.
На этой неделе я рассчитываю попасть на два закрытых мероприятия, куда вас позвать не могу, к сожалению. Одно — разговор про продвинутую климатическую журналистику (то есть про тонкие штуки, которые читателям на первый взгляд должны быть как будто бы безразличны, но на деле оказываются важны для выводов, которые люди делают из историй). Второе похоже на то, что я каждый год делаю для студентов в ИТМО, рассказ-презентация «а вот, кстати, бывает расследовательская научная журналистика, можно вот так делать», только тут рассказчик… ну, трижды номинирован на Пулитцер за свои расследования.
В следующей рассылке расскажу, что узнала на этих мероприятиях и как эту информацию можно использовать.
Тексты. Замечательный журнал Quanta давеча получил Пулитцеровскую премию за текст о телескопе «Джеймс Уэбб». В этом случае я даже немного расстроена, что уже не могу выключить в себе препода научной журналистики и просто прочитать этот невероятно складный и человечный материал. Номинация называется «объяснительная журналистика», но это, конечно, уже не совсем функционально, не совсем про то, как оно всё работает. Слишком красиво, чтобы думать только про физику.
Ну да ладно, буду использовать текст как пример того, как даже космически большую историю можно рассказать, не теряя ритма, если у тебя есть angle, журналистский угол (в этом случае — как именно должны «сойтись звёзды», и в технико-административном, и в человеческом смысле, чтобы затея масштабов JWST удалась). А про углы для историй, кстати, у The Open Notebook есть хороший курс-рассылка.
Ещё я хочу предложить вам эксперимент. Есть такой сервис Pocket, который примечателен тем, что умеет из гиперссылки сохранять внутри себя аккуратную копию материала, доступную оффлайн. В основном я его использую, конечно, как склад интересных текстов для самолётов и «Сапсана», но и просто в очередях он выручает. Так вот, у меня там есть профиль, вы можете подписаться на мои рекомендации, и там не надо ссылку в первый комментарий ставить, VPN и вот это всё. Я там читаю далеко не только научную журналистику, поэтому рекомендации будут несколько бессистемными. Но вдруг вас тоже порадует в череде текстов про климат или историю случайная заметка о том, как поддерживать нужное состояние поверхности чугунной сковородки.
Рефлексия. У меня закончился очередной годовой курс мультимедийной научной журналистики в ИТМО, где я, например, впервые сама вела введение в фактчекинг (весьма успешно, если не считать конфуза с Бобами). Для нового потока осенью мы снова будем курс немного пересобирать, и не только в грустном смысле — ничего хорошего про перспективы независимой научной журналистики в России я пока сказать не могу — но и методически. Ещё я надеюсь на второй запуск нашего междисциплинарного «Изменения климата глазами учёного и журналиста», мы с Алексеем снова предложили этот электив и ждём решения университета.
А сейчас я веду научную коммуникацию на английском для студентов тюменской Школы перспективных исследований, и завтра у меня лекция о ковиде. В прошлый запуск курса в конце 2020 года именно эту лекцию пришлось в последний момент отменить, когда я — разумеется — заболела ковидом (за три дня до вылета в Тюмень). Так что два года спустя перед этой темой всё ещё немножко тревожно.
Напоследок. Я надеюсь перевести на русский язык вот этот гид для журналистов о том, как писать про экстремальную погоду и её связь с изменением климата, это было бы полезно — пытаюсь договориться с авторами в WWA. Моя переводческая субличность обычно защищает меня от стресса, потому что перевод я воспринимаю как относительно спокойную и безопасную работу (по сравнению с журналистикой и преподаванием). И сейчас, конечно, отчаянно хочется просто пару месяцев переводить что-нибудь очень большое, эх.
До встречи через две недели.