Привет, это шестьдесят первый выпуск рассылки о научной журналистике в России и мире — подходящий номер для начала новой главы, мне кажется.
В Париже уже вторую неделю днём выше +30, ночью около +20. Полине Дмитриевне девяти с половиной месяцев от роду очень нелегко даётся первое лето в её жизни, когда терморегуляцией для неё занимается не только её мама. Когда она очень беспокойно спит из-за невыносимой жары, я тихонько глажу её по лбу и с грустью думаю о том, что, скорее всего, такой будет вся её жизнь. Полина Дмитриевна страдает не в одиночестве: все мои местные сообщества мам, как на 10 тысяч человек, так и на пятерых, полны тревоги за малышей.
Я часто говорю, что проблема изменения климата не нова, ей как минимум столько же лет, сколько и мне (МГЭИК договорились создать в 1988 году, Хансен выступал в Конгрессе США тогда же). Но почему-то мне никогда не приходило в голову спросить у родителей и их друзей, что они делали и о чём думали, пока мир медленно нагревался. Как-то само собой разумеется, что в Красноярске 1990-х было не до этого.
А вот про себя я уверена, что Полина Дмитриевна после какого-нибудь школьного урока задаст подобный вопрос мне, уже через лет 10 (если, конечно, мы все не сгорим в пламени войны к тому времени). Но на днях я, кажется, поняла, как именно будет звучать этот вопрос.
На работе в разговоре с моим менеджером зашла речь о геоинжиниринге и конкретно об экспериментальных исследованиях, которые этой весной решили поддержать в Великобритании. Конкретно эта идея имеет довольно специфический национальный контекст (государственное ведомство, которое ей занимается, — это наследие времён Бориса Джонсона, и оно зачем-то защищено от обязательных требований раскрытия информации), но она не единственная в своём роде. Когда призывы пристальнее присмотреться к геоинжинирингу появляются не только в маргинальных (безоценочно, просто в рамках медийного ландшафта) колонках, но и на страницах The Economist, это уже вполне политический мейнстрим.
С тех пор, как в 2019 году я написала, что применение геоинжиниринга за пределами отдельных экспериментов «пока что маловероятно», эти самые отдельные эксперименты продвинулись не особенно далеко. SCoPEx, который стал поводом для того текста, свернули после возражений от совета коренных народов против тестового запуска в Швеции. Американский стартап Make Sunsets вместо успешного MVP, похоже, добился запрета геоинженерных экспериментов в Мексике. Планы по защите арктического льда с помощью «посева» стеклянных шариков тоже свернули. Другой проект в Арктике пока продолжает тестирование своей технологии.
Но сам факт, что в предыдущем абзаце есть четыре ссылки на проекты на стадии внимания самой широкой публики, независимо от исхода, говорит о том, что скоро их будет ещё больше. А появление геоинженерного эксперимента в сериале от Apple и пародии на него в фильме от Netflix — о том, что тема прочно ушла в широкие народные массы.
Более того, чтобы понять, насколько сильно поменялся общий тон разговора, можно сопоставить две детали. В 2013 году призывы России включить тему геоинжиниринга в доклады МГЭИК были поводом для скандальных новостей. Десять лет спустя к докладу МГЭИК о геоинжиниринге призывает генсек ВМО. И в 2027 году группа и правда должна представить методологический доклад о технологиях удаления углерода из атмосферы (CDR) — тоже, по сути, методах геоинжиниринга, только гораздо более «мягких» и с лучшим пиаром.
It's time to talk about climate change solutions — таков слоган конференции по геоинжинирингу Arctic Repair 2025, которая пройдёт в Кембридже в конце июня. И «решения» проблемы изменения климата в этом утверждении — это, конечно, уже не про отказ от ископаемого топлива.
Во всём этом всё более чудесатом контексте мы и беседовали, и кто-то из нас сказал нечто вроде «ну и времена настали» (эта фраза вообще часто звучит в нашем отделе научной коммуникации, да). Во французском языке для таких времён есть выражение un moment charnière — да, это то самое слово шарнир — момент, когда вы как бы слышите скрип открывающейся двери в историю.
Возможно, здесь уместнее иная метафора. Все эти разговоры, новости, случайные ремарки и вопросы коллег создают у меня ощущение беззвучного напряжения в сухом и жарком воздухе перед грозой, как когда вокруг внезапно темнеет из-за туч, но капель дождя пока нет. И ты думаешь, успеешь ли добежать домой в случае чего.
Вот тут, переживая это яркое ощущение, я и заключила, что при сегодняшнем раскладе Полина Дмитриевна, скорее всего, спросит меня: мама, а что ты тогда делала и думала насчёт геоинжиниринга?
Интересно, конечно, дожить до этого вопроса и узнать, какая температура воздуха будет в этот момент за окном.
P.S. Я пока не поняла, зачем будет нужна и как будет выглядеть эта рассылка в своей новой главе, но очень уж хотела поделиться с вами этим тревожным «предгрозовым» ощущением. Если у вас есть пожелания насчёт «зачем» и «как», я вся внимание.
P.P.S. С удовольствием, пожалуй, написала бы ещё один текст о геоинжиниринге на русском языке, но пока не понимаю, (1) как совместить это с ребёнком, работой, чувством вины перед ребёнком и работой, а также сном, и (2) как заставить себя думать и шевелиться в такую жарищу.
Ура, вы вернулись! <3
В Австралии люди облака вроде как пытались генерить, так и продолжают