#60 Лимит символов

Структура этого письма неплохо отражает уровень энтропии в моей жизни!

Привет, это шестидесятый выпуск рассылки о научной журналистике в России и мире, и он, конечно, не вполне о научной журналистике. Поскольку единственный мой проект в рубрике «Что я натворила» на ближайшее время — это Полина Дмитриевна, которой не так давно исполнился месяц, я хочу поделиться некоторыми обрывочными мыслями за этот прекрасный и странный месяц с лишним, которые на первый взгляд имеют мало отношения к коммуникации о науке.

Устройство этого письма бесстыдно подсмотрено у Михаила Калашникова в замечательной рассылке The Scope, подпишитесь, если ещё не читаете.

P.S. В тексте письма отмечу моменты, когда Полина Дмитриевна вмешивалась в редактуру, и письмо приходилось дописывать потом.

Adobe Stock © Alexey Kirillov

Младенец — это не тамагочи. Ментальные модели, которые мы используем, чтобы что-то понять, имеют над нами огромную власть, даже если мы этого не осознаём. То, как мы что-то себе представляем, определяет то, как мы с этим чем-то взаимодействуем.

В роддоме каждые три-четыре часа в палату приходили очень доброжелательные женщины-акушерки и специалисты по уходу за младенцами, и каждая хотела от меня чего-то своего. Надо было спать, пока ребёнок спит, кормить по требованию, но примерно раз в 2-3 часа, внимательно следить за содержимым подгузника, следить, когда малыш уже устал и хочет спать — и всё это записывать в специальный ежедневный листочек, чтобы персонал мог в случае чего не будить меня, а просто посмотреть, давно ли ребёнок ел.

Стоит отметить, что в первые дни жизни абсолютно все новорождённые теряют вес, и этот вес ревностно контролируют, чтобы потеря была не слишком большой. Вес фиксируют каждый день и, в свою очередь, сообщают матери.

Если сложить эти два кусочка мозаики и добавить сильно уставшего в родах младенца, который не умеет примерно ничего и в целом не очень доволен тем, что его внезапно выселили примерно месяца на три раньше, чем стоило бы, получится та самая модель тамагочи. На входе кнопки «покормить», «сменить подгузник», «убаюкать», на выходе вес. Задача матери — не дать умереть таинственному существу, к которому нет инструкции, но есть как бы результирующая функция или, если хотите, убывающие иконки сердечек (тот самый вес). Малыш на этом этапе обо всех потребностях сигнализирует одинаково, и соблазн механически перебирать эти потребности, пока ребёнок не уснёт, а потом «припарковать» его до следующего сигнала очень велик.

Эта ментальная модель, может, и подходит для выживания в самые первые дни, но, во-первых, очень быстро превращается в ту самую советскую игру про Волка, который ловит яйца, а во-вторых, дома разбивается вдребезги об отдохнувшего и ещё более недовольного своим рождением младенца, который не читал рекомендации кормить каждые 2-3 часа и укладывать спать на спинку в отдельную кроватку. Поэтому от неё надо быстро избавляться.

Новую ментальную модель я для себя пока не нашла и просто люблю младенца как восхитительный «чёрный ящик» с какашками.

Экономика тревоги и parenting industrial complex. Как известно, самая нужная недельному младенцу и его родителям вещь по версии Инстаграма — это подогреватель влажных салфеток. Как сказала моя лучшая подруга, «30 лет назад не было никаких влажных салфеток, а теперь их надо подогревать, капитализм as it is».

Но, по-моему, это не просто капитализм — это грандиозная экономика, построенная на родительской тревоге, где даже самые, казалось бы, доброжелательные к родителям и, чего уж, конкретно к матерям акторы произносят слова «вы же хотите своему ребёнку только добра» с некоторым нажимом. В этой экономике каждый крик ребёнка, которому не понравилась холодная салфетка на попе (хотя, скорее всего, ребёнку просто всё ещё глобально не нравится сама концепция жизни не в утробе матери), — это упущение, которого можно было избежать.

Так консультант по грудному вскармливанию, время которой стоит дороже моего, сообщила мне, что нужно срочно взять в аренду весы, чтобы взвешивать младенца ежедневно, и немедленно записаться к мануальному терапевту новорождённых, потому что иначе моя дочь станет mouth breather (я не шучу, хотя вся цепочка мыслей и была длиннее).

Примерно таким образом молодые родители и превращаются в тревожные чемоданчики, которые вязнут в псевдонауке. А сохранить рассудок в стране, где хиропрактике часто доверяют больше, чем педиатрам, непросто даже без депривации сна.

[Полина Дмитриевна проснулась и голодна]

Внешний внутренний монолог. Я мало что ещё поняла про материнство, но одна вещь почему-то была мне кристально ясна до рождения ребёнка: когда мы говорим с младенцем в самом начале его жизни, мы говорим, во-первых, с собой, а во-вторых, с другими взрослыми в пределах слышимости.

То же самое касается домашних животных и неодушевлённых предметов, но там это обычно очевиднее, да и монолог, адресованный пылесосу, обычно не очень содержателен. А вот младенцы в этом плане — интересная штука, наверное, из-за того, что мы не можем не воспринимать их как людей и обычно довольно много с ними (в их сторону? at them?) говорим, даже когда они истошно орут, в этих разговорах неимоверно легко вытащить из себя и увидеть чужие скрытые допущения, убеждения, страхи. Если, конечно, вы услышите, что говорят другие, поверх плача!

Ну и, конечно, этот приём можно использовать активно, то есть подбадривать и поддерживать себя, а не копать себе яму тревоги и самокритики.

Это норма. Эта мысль тоже пришла ко мне ещё на стадии беременности. Допустим, ты беременна, и тебе страшно, люто, необъяснимо захотелось маринованных патиссонов (условно; вставьте любой странный симптом). Если пытаться погуглить, что значит эта тяга к патиссонам у беременных, спектр ответов может варьироваться от —

[Полина Дмитриевна во сне покакала и срыгнула одновременно, чего не ожидала, и проснулась не в духе]

— «это абсолютно нормально» до «скорую вызывать уже поздно». Этот разброс поначалу нехило так ставит в тупик.

В случае с младенцами всё ещё хуже, потому что сама ты хотя бы давно знакома с собой (и знаешь, что с тобой бывало уже, а что нет) и можешь по своим ощущениям прикинуть, надо ли что-то предпринять по поводу тяги к патиссонам (например, спросить у врача). А тут отдельный организм, который не просто не может толком сообщить, что у него не так, но и сам не понимает, что такое «так» и «не так» и кто он и где заканчивается. И при этом это, так сказать, MVP человека: то не работает, это не дозрело, здесь нет нужной флоры. Кошмар, он же четвёртый триместр.

Так вот, хуже гугления симптомов при беременности только запросы о том, нормально ли, что малыш [вставьте нужное странное действие]. В какой-то момент надо просто перестать, мне кажется, и договориться с собой задавать такие вопросы только педиатру.

Тут уместно вспомнить моё письмо о том, что значат слова и слово «норма» в частности.

Сага о форсайте. Когда Полине было примерно две недели, ещё одна лучшая подруга рассказала мне шутку: когда спрашиваешь друзей-родителей «как оно?», они всегда отвечают «сейчас уже лучше!». (Пока всё так, да.)

Это несколько парадоксальная шутка, потому что подавляющее большинство молодых родителей обычно хотя бы примерно догадываются, что их ещё ждёт впереди: колики, зубы, ежесекундные попытки самоубиться у ребёнка, который научился перемещаться в пространстве, «бежевая диета», истерики в общественных местах, пубертат, поручительство по ипотеке. Ну и, конечно, есть поговорка про маленьких деток и маленькие бедки.

[Полина Дмитриевна переутомилась, а успокаиваться не умеет]

Соответственно, родители могли бы всё время думать, что это ещё цветочки. На деле же — и я уже это ощутила на себе — они, видимо, постоянно чувствуют лёгкую эйфорию от того, что им вчера или пять минут назад наконец-то удалось то, что до этого упорно не получалось. Ну теперь-то заживём!

Но я как родитель всегда буду на полшага позади своего ребёнка, всегда пытаюсь из информации о прошлом и «отраслевых средних» сделать какие-то выводы о будущем и подготовиться, хотя это невозможно. Единственный выход — не грести против прилива, а методично догонять. Сопротивление бесполезно.

Казалось бы, при чём здесь форсайт?

Что мы натворим. Где-то между депривацией сна и вебинаром про запись в ясли на 2025 год я придумала сразу несколько питчей научно-журналистских текстов, более связных, чем этот. Осталось только придумать, как их написать раньше 2025 года.

До встречи 🐣 (надеюсь, тоже раньше 2025 года!)