#46 Коммуницируем это
Контекст мёртв, да здравствует контекст
Привет, это сорок шестой выпуск рассылки о научной журналистике в России и мире. Сегодня я немножко косплею свою же рассылку на английском, потому что обнаружила очень интересное исследование и написала на его основе небольшое эссе о состязательной научной коммуникации.
(Казалось бы, при чём здесь Максим Ильяхов?)
Пока велосипед на основной работе в огне, мне удаётся поймать в информационном потоке не так много интересного по темам, не связанным с изменением климата — но я стараюсь именно для того, чтобы не пропустить такие статьи, как эта в Science Advances о конструировании консенсусов. Слово консенсус в климатической повестке настолько заряженное, что, кажется, я уже способна автоматически выхватить его глазами в куче анонсов, довольно полезный навык.
Впрочем, судя по альтметрике, эту статью пока мало кто заметил. Ставлю именно на это, прошло не так много времени. Несмотря на то, что выводы в ней как будто не очень приятные для обеих упоминаемых сторон, я не сомневаюсь в силе, собственно, избирательного цитирования, которое вынесено в название статьи — рано или поздно это исследование попробуют обернуть в свою сторону все ;)
Честно говоря, если бы я ещё вела какие-нибудь курсы по научной коммуникации или научной журналистике, я бы всё бросила и побежала разбирать эту статью со студентами. (Если у вас такой курс есть, я очень советую прочитать статью, благо она в открытом доступе, и подумать об этом варианте.)
Например, её авторы демонстрируют всё ещё совершенно нетипичную, признаем, для учёных self-awareness, а заодно и понимание реальности научной коммуникации, которая не всегда хорошо вписывается в аккуратные академические рамки. Шутка ли — в число научных коммуникаторов они сразу же, без реверансов, включают конспирологов.
Формально определение научной коммуникации, которое, например, я использовала на своих же курсах, действительно подразумевает и этих людей тоже. Но только прочитав начало этой статьи, я поняла, как несоразмерно мало внимания я уделяла этой, эм, когорте коммуникаторов. Притом что я вообще–то всегда про них говорила, просто преступно вскользь, учитывая их роль в том, что происходит (а происходит вот что: кажется, пора официально возвращать рубрику «Дней без ковида: 0»). Всегда казалось, что эта тема «со звёздочкой», что ли, сначала надо о более базовых вещах поговорить, а потом на это обычно не хватало часов, эх.
Так вот, авторы статьи взяли кейс эффективности/неэффективности масок, тканевых и простейших медицинских, против ковида, собрали огромный корпус с помощью Web of Science и твиттера и стали смотреть, как из одного и того же множества данных конструируются два антагонистических консенсуса — маски работают и маски не работают.
Больше всего меня восхищает, наверное, именно абсолютная невозмутимость авторов там, где иные популяризаторы науки сразу же схватились бы за сердце, а потом за пистолет популяризаторские инструменты. Коммуникаторы-антимасочники (среди которых очень много конспирологов, да) — не какие-то клоуны, которых достаточно объявить антинаучными, и все проблемы решены. Они точно так же используют Ссылки На Доказательную Базу, иногда на те же статьи, говорят о рандомизированных контролируемых исследованиях и статистической значимости. Они даже применяют, по сути, те же стратегии вроде prebunking и «инокуляции» аудитории (ну, только в своём зазеркалье, конечно, где-то там же, где существует глобальный заговор физиков атмосферы).
Более того, по ходу статьи коммуникаторов вообще называют в основном просто «про-масочники» и «анти-масочники», а аудитории не просто молча и благодарно перенимают самый научный консенсус, возникший у научных учёных в науке, а строят свой. Где это видано!1
Вот так авторы описывают три главных результата (курсив мой):
Хотя сами учёные в целом сошлись на том, что маски помогают сдержать распространение инфекционных заболеваний, и чаще опирались в этом на исследования с похожей методологией, коммуникаторы резко разошлись в своих позициях и чаще ссылались на исследования с похожими выводами;
Учёные редко использовали тактику негативного цитирования (когда вы ссылаетесь на работу, чтобы дискредитировать её), в то время как коммуникаторы, и в особенности анти-масочники, делали это намного чаще;
Коммуникаторы ссылаются преимущественно на те же самые исследования, что и учёные — конкурирующие консенсусы расходятся благодаря искажениям в контекстуализации, часто напрямую противоречащим заявлениям самих авторов (во введении статьи кратко пересказывается захватывающая история австралийского эпидемиолога Райны Макинтайр: ей пришлось бегать за «анти-масочниками», использующими статью за её соавторством 2015 года, и объяснять, что она имела в виду совсем не это — размахивая ещё десятью своими статьями на эту тему, которые вышли с тех пор, и подробными разборами вроде этого).
Авторы строят сети совместного цитирования научных статей для обоих коммуникационных консенсусов и разбирают конкретные случаи, например, того, как именно разные «лагеря» цитируют разные места из одной и той же статьи. (Мне кажется, это и методологически довольно классная работа.)
И всё-таки, при чём здесь Максим Ильяхов? Из такой работы легко сделать аналогичный вывод, мол, «чума на оба ваших дома», везде пропаганда, но авторы далеки от этого. Они разбирают неэтичные и в итоге опасные практики «анти-масочников», которые то и дело искажают выводы исследований (то есть всё-таки делают не то же самое, что «про-масочники», в критически важных моментах).
И всё же перспектива такого вывода справедливо волнует учёных, которые следуют заветам Андрея Зализняка об истине и её поиске. Вот что пишут по этому поводу авторы (в моём переводе, курсив тоже мой):
Учёные и издатели научных журналов как сообщество должны работать над тем, чтобы формировать лучшие, более надёжные консенсусы путем усиления как фактической научной базы, основанной на строгом рецензировании от и под контролем широкого круга информированных заинтересованных сторон, так и её общественного восприятия. И они должны понимать, что их работа проходит через призму научных коммуникаторов, как дружественных, так и недружественных, и участвовать в коррекции и коммуникации так, чтобы их работа интерпретировалась так, как задумано.
Иными словами, мне тоже очень жаль, что одного белого халата звания учёного и доступа к WoS теперь не хватает, чтобы убедить людей действовать в их же интересах. Это и правда звучит обидно. Но этот фарш невозможно провернуть назад, а упрямое отрицание самого такого подхода к консенсусу и его социальной природе, помимо прочего, играет на руку распространителям дезинформации.
Более того, в статье есть ещё много полезных мыслей для популяризаторов. Переживаете, что, критикуя и разбирая дезинформацию, привлекаете к ней лишнее внимание? Пока вы переживаете, ваши риторические оппоненты ни о чём таком не переживают и активно пользуются негативным цитированием. Поэтому стоит лучше разобраться, как работать с дезинформацией толково. А ещё путешествовать в PubMed и говорить что-нибудь на научном теперь умеют все, и простой констатации ненаучности, даже если на 100% так и есть, давно уже недостаточно.
Но прежде всего эта статья — хорошее напоминание о том, что мы все — абсолютно все, от авторов статей и издателей научных журналов до научных журналистов и институциональных коммуникаторов — живём в эпоху коллапса контекста, когда академическая коммуникация, адресованная учёным, в любой момент может стать научной и выйти в широкие народные массы (а разделяем мы их не просто так, ох, не просто так).
И с этим надо что-то делать, иначе мы так и будем чертыхаться и бегать за дезинформацией, которая всегда будет быстрее, выше и сильнее, просто по своей природе. («Запретить научных коммуникаторов» — не вариант, нет)
P.S. Есть версия, что комментарий Ильяхова — это тоже случай коллапса контекста, потому что писатель, дизайнер, редактор, кандидат педагогических наук, кажется, работал только в бренд-медиа? При всём моём уважении к Т—Ж и особенно их медицинской редакции, это немного не то же самое, что национальное общественное телевидение или глобальная газета (при всём моём инсайдерском понимании проблем с ними!)
Что происходит. Угадайте, почему Илон Маск объявил, что собирается сделать Twitter, то есть X, полностью платным? Возможно, потому что за несколько дней до этого я всё-таки сдалась и заплатила выкуп за свой TweetDeck, и всё сразу пошло по сценарию, который я описывала в выпуске #44. Возможно, нет. Всей правды мы не узнаем.
В общем, немного анонсов:
Во вторник, 26 сентября, можно узнать больше о так называемых «точках невозврата», критических факторах в климатической системе (tipping points) на вебинаре от британского Met Office;
В четверг, 28 сентября, пройдёт вебинар о том, как нам обустроить климатическую журналистику во времена, когда она становится всё менее и менее нишевой;
До 31 октября можно подать заявку на стипендию для начинающих научных журналистов от The Open Notebook.
Ещё происходит вот что: моя бывшая коллега по N+1 Кристина Уласович вместе с коллегами по магистратуре в Вышке вошла в шорт-лист Information is Beautiful Awards. Посмотреть на проект музейной инсталляции (!) можно здесь. Кристина, удачи!
Что почитать 🗞 📖. WIRED выяснил, как Дженнифер Дудна собирается заняться микробиомом, а Science рассказал историю забытой исследовательницы-соавтора открытия, которое стоит за «Оземпиком» и сумасшедшим спросом на «лекарства для похудения». Scientific American с максимально кликбейтным заголовком сделал, тем не менее, хороший подход к теме геоинженерии. На N+1 можно почитать, на кого ставить в нобелевском тотализаторе этого года (спасибо Полине Лосевой, а то мне максимально не до нобелевки теперь, и я бы просто забыла). Наконец, «по работе» стоит изучить этот материал с полей GIJC23, глобальной конференции по расследовательской журналистике, о том, как учёные и журналисты могут вместе создавать очень мощные истории.
Из книжек добавила в очередь свежие Inside the World of Climate Change Skeptics (сомневаюсь, хочу ли я в этот самый мир скептиков, но надо) и Science Communication in a Crisis: An Insider's Guide (книжки по кризисной коммуникации надо читать, само собой, пока кризиса нет).
Что послушать 🎧. В эту среду выйдет первый из пяти эпизодов подкаста A CRISPR Bite, как нетрудно догадаться, про генетическое редактирование сельхозкультур и еду, которая в результате этого получается. Звучит многообещающе, посмотрим, что получится.
🤖🗞️🤯. Во-первых, Nieman Lab опубликовали рассказ о том, как Wall Street Journal использует ИИ (спойлер: интересно использует, например, чтобы делать портреты читателей в фирменном стиле). Во-вторых, RISJ выкатил полотнище, где максимально подробно разбираются, зачем ИИ может быть нужен и как, внедряя его у себя в редакции, по возможности ничего не уронить.
Что-то пошло не так. Сегодня в этой рубрике что-то пошло не так не у журналистов, а у медицинского регулятора в США: внезапно (если вчитаться, то нет) оказалось, что таблетки на основе фенилэфрина, призванные снимать отёк слизистой и заложенность носа, для этого не работают. При этом фенилэфрин — это не фуфломицин, он очень даже поднимает давление и вызывает побочные эффекты, просто при насморке он не поможет. Можно остаться с заложенным носом и опасно высоким давлением то есть, звучит не очень.
Американские журналисты вовсю разбираются с тем, как получилось, что неэффективные таблетки провели на прилавках 50 (!) лет, в том числе используя прекрасное слово SNAFU (расшифровывается как situation normal: all fucked up). А вы посмотрите, нет ли случайно таких лекарств и у вас в аптечке.
English, please! Я наконец отселила англоязычную рассылку, как и обещала, и даже написала там очередной разбор научной статьи — снова про ИИ и то, чем он может быть полезен в хозяйстве журналиста. Если вы ждали от меня письма на английском, но не получили этот выпуск, дайте мне знать. И, конечно, подписывайтесь и там тоже.
И напоследок. Недавно (в отпуске) я осознала, что за год с лишним жизни в Париже я так и не сделала одну очень простую вещь, которая сильно помогает мне «заземлиться» и почувствовать себя устойчивее. Когда я переехала в Москву в 2009 году, это была, считай, вторая вещь, которую я сделала, не считая бытовых и учебных дел (первое, что я сделала, — написала пост в chgk_moscow о том, что ищу команду).
В общем, я записалась в Национальную библиотеку Франции и вернула в свою жизнь библиотечный день, который так или иначе был у меня со времён краевой библиотеки на Карла Маркса в Красноярске.
Первый такой день в Париже был в пятницу и ознаменовался тем, что я взялась читать свежую французскую книжку про регулирование ГМО в Европе и неожиданно обнаружила в ней ссылку на свою статью в Nature.
К слову, эта моя статья — самая цитируемая в научной литературе, и символично, что именно в её заголовке есть ещё одно прекрасное слово, bonanza.
До встречи через две недели!
Подчеркну, что там, где речь идёт не о коммуникации, а о медицине, авторы — не медики, а специалисты по информатике и коммуникациям — довольно быстро и прямо пишут: сообщество специалистов в целом не сразу, но согласилось, что маски помогают (как это и было). То есть тут нет задачи «занеоднозначить» науку или представить консенсусы как равные с медицинской точки зрения. Но и нет никаких иллюзий из эпохи модели дефицита, мол, людям надо просто Дать Правильную Информацию, и всё наладится.
Awesome!