#57 Не видишь сурка? А он есть

Ольга учится радоваться научному репортажу

Привет, это пятьдесят седьмой выпуск рассылки о научной журналистике в России и мире. Это «писательское» письмо, и я наконец-то продолжаю свой разбор примечательных текстов 2023 года в русскоязычной научной журналистике (подробности об этой моей, кхм, инициативе здесь). В прошлый раз мы читали текст N+1 «Почти не сопротивлялся», а сегодня от хардкорной физики перейдём к суркам.

И да, шутка про сурка в заголовке письма появилась ещё до того, как я сама прочитала весь текст и обнаружила в нём такую же.

Только озаботившись иллюстрациями к этому письму, я поняла, что его стоило, конечно же, отправлять в начале февраля. © Adobe Stock/Good Studio

Этот текст написала Евгения Волункова, главный редактор «Таких дел», и когда я увидела сурков среди предложений текстов, которые мне прислали блистательные коллеги в конце 2023 года, я сразу обратила на это внимание. Дело в том, что ещё как спецкор Евгения писала запоминающиеся репортажи о животных и учёных, которым они интересны — про выхухоль и про птиц на Куршской косе. Видимо, в том числе поэтому давно уже главред в прошлом году отправилась в поля искать сурков.

Рассказ о сурках начинается в буквальном смысле с соплей:

Я лежу на валуне в неестественной позе животом вниз. Из моего носа медленно капает сопля — неприятное чувство, но вытереть ее я не могу. Я не могу пошевелить даже головой: в двух метрах от меня из расщелины вылез черношапочный сурок. Скорее всего, он никогда не видел человека, поэтому таращится на меня почти в упор, но не понимает, что я такое. Если я пошевелюсь — тут же почует неладное и скроется из виду. Поэтому я и лежу с соплями: пускай текут — рассмотреть редкого сурка намного важнее!

Учитывая, что в деке материала упоминаются лишения, которые терпят учёные, это вступление вполне в подходящей тональности. Правда, моё отношение к этой тональности двойственное.

С одной стороны, я первая скажу, что описание капающей сопли в (забавных, но умеренно противных) подробностях — один из столпов репортажа и как жанра, и как журналистской техники, и оно привлечёт внимание людей, далёких от науки, к истории с большей вероятностью, чем перечисление заслуг учёных или ролей сурков в экосистеме.

С другой стороны, давныыыыым-давно в этой рассылке я уже упоминала, что у меня на эту тональность сильнейшая читательская аллергия. И поэтому как автору она мне тоже даётся очень тяжело, и я никогда не могу прочувствовать, насколько у меня это получается органично и не приторно. Примерно поэтому я крайне редко пишу репортажи.

Переход к ужасающей статистике и ФГБУ «Заповедное Подлеморье» далее в тексте выходит довольно резкий, но ситуацию несколько спасает портрет сурка из фотоловушки. И не отходя далеко от столпов репортажного жанра, автор прямым текстом пишет, что главными героями этого материала станут не сурки.

Это, конечно, другая сильная сторона истории — постоянное переплетение и практически «танец» двух сюжетных линий, сверхредких черношапочных сурков и едва ли не таких же редких учёных, которые оказываются достаточно отчаянными для того, чтобы в 2023 году в России ходить по заповедным горам и высматривать сурков. Это не только хороший «мотор» для читательского внимания, но и удобное авторское решение: как только чувствуешь, что подзадержалась в описаниях недофинансирования и логистических трудностей или в анекдотах про медведей — переходим на сурков, как они спят штабелями, их среду обитания и функции индикаторного вида. И обратно к окладу 20 тысяч рублей, когда нужно.

И ещё этот материал очень хорошо напоминает, зачем редакциям (едва ли меньше, чем научным организациям) нужны бюджеты на полевые командировки, причём с профессиональным фотографом. Можно написать, что географ, руководитель проекта, автор гранта и организатор экспедиции по имени Ася как-то раз при встрече с медведем «орала сиреной». А можно написать и сразу после этого вставить портрет очень мягко улыбающейся Аси на фоне голубого неба, гор и залитой солнцем травы. Можно написать, что сурок застрял между камнями, а можно ещё его сфотографировать. И это будут, так сказать, две большие разницы.

И вот теперь, на вопросе о редакционном бюджете, я перейду, пожалуй, к единственной микропретензии к материалу по существу (свою идиосинкразию к репортажным инструментам — мне правда очень тяжело читать бытовые зарисовки вокруг костра — не считаю таковой).

В конце текста есть блок о том, кто профинансировал работу журналистов и как эти бизнес-люди связаны (спонсорство) с фондом «Озеро Байкал», который, в свою очередь, поддерживает работу учёных. (Дисклеймер: АКСОН, где я однажды была президентом, в 2021 году помогал фонду проводить грантовый конкурс для журналистов, но это не имело отношения к моему решению разобрать этот текст в рассылке.)

Понятно, почему этот блок в конце, и понятно, что более медиаграмотные читатели «Таких дел» и так могут понимать, как устроено это издание, и без каких-либо маркировок в начале. Но учитывая, что в подвале ещё стоит, видимо, стандартный блок про поддержку от ещё одного бизнеса, мне бы хотелось, может быть, большего понимания, кто на ком стоял и какие роли играли все перечисленные организации.

Может показаться, что когда речь идёт о выживании черношапочных сурков и учёных, которые их считают, никакого злого умысла тут явно нет, и настаивать на прозрачности как будто бы не обязательно. Но мы ведь на ней настаиваем не потому что везде подозреваем нехорошее, а потому что хотим поддержать хорошее, в том числе в научной журналистике.

А что вы думаете о научных репортажах и этом классическом репортажном языке и стиле? Мне очень интересно узнать, одна ли я такая бракованная как это воспринимают другие авторы текстов.

И если вы согласны, что нам нужна журналистика решений на русском языке, поддержите редакцию, которая давно стала её флагманом. Тогда, может быть, такие авторы, как Евгения, смогут ездить в командировки не только за спонсорские деньги. «Такие дела», которые начинались как проект фонда «Нужна помощь», отделились от него зимой 2023 года (и тот факт, что российское государство недавно решило признать фонд иностранным агентом, не влияет на это медиа и тех, кто ему помогает).

Что происходит. Честно говоря, происходит как-то не очень много чего:

• 20 марта ожидается любопытный разговор про дезинформацию в сфере изменения климата и роль и место журналистики (не в самой дезинформации, а в борьбе с ней всё-таки);

• А 28 марта Project Drawdown проведёт вебинар про изменение климата и еду и сельское хозяйство;

• Если вы следите за международной экологической политикой, то вы наверняка знаете, что её следующий фронтир — это химические отходы и в частности пластик. 4 апреля на вебинаре IPCP обсудят проект «МГЭИК для отходов», то есть научно-политического органа по этой теме;

• До 30 апреля принимают заявки на Sharon Begley Science Reporting Award — даже если вы сами пока не готовы подаваться, имеет смысл изучить их правила, чтобы лучше понимать, как подобные конкурсы устроены.

Что-то пошло не так. Если, эээээ, гениталии крысы в научной статье выглядят как-то неправдоподобно, возможно, это потому что их сгенерировал ИИ. Такие изображения, крыс и не только, уже стали полноценной проблемой для учёных, издательств и всего сообщества.

С текстом всё тоже не очень здорово. Если это вдруг вы автор научных статей, который использует языковые модели, не указывайте их в числе авторов и не забудьте удалить остатки ответа ChatGPT из манускрипта!

🤖🗞️🤯! Разумеется, ИИ и все смежные вопросы волнуют не только учёных, но и журналистов: свои заявления по этому поводу выпустила, скорее всего, самая старая ассоциация научных журналистов и писателей в мире, NASW, а до этого — пара десятков глобальных медиаорганизаций под руководством «Репортёров без границ».

А в Poynter недавно вышла замечательная колонка про одну из моих любимых тем эвер в журналистике — фоллоу-ап, обязательные продолжения историй, в данном случае про ИИ (которые нам очень нужны и которых критически не хватает).

TIL 🎓 Та же NASW недавно отметила 90-летие и опубликовала манифест про следующие 90 лет — любопытное чтение, в том числе с точки зрения тревог (безопасность, экономика, ИИ, радикально правая политика).

Если вас тоже тревожит будущее профессии, то конкретно про важность научной журналистики, с некоторым австралийским акцентом, пишут здесь, а про отрасль в целом и её готовность к катаклизмам — в New Yorker.

Наконец, в Undark вышла колонка о том, что учёных-климатологов пора бы убрать с пьедестала — письмо об этом по совпадению у меня тоже будет в «читательской» части рассылки, да.

Ещё я тут записалась на курс повышения квалификации по стратегическим коммуникациям с ближайшей среды и подозреваю, что в связи с этим в рассылке ближайшие пару месяцев будут проскакивать тематические инсайты. Больше квалификации богу квалификации 🎓

Что я натворила. Тексты я пока только творю, а вот в звуке недавно вспомнила старые добрые времена, то есть прошлый год, когда работала над своим подкастом «Шум в ушах». Вместе с великолепными коллегами по проекту мы поговорили о внутренней кухне в эпизоде подкаста «Студия» только для подписчиков Либо/Либо+ (подписаться через телеграм, если у вас нет эппл-подкастов, можно тут).

Внимание, в выпуске звучит знаменитый¹ анекдот про Ленина, который не вошёл в подкаст!

Это был выпуск рассылки «для писателей»: в таких выпусках я смотрю на процесс, а не на результат научной журналистики и пишу о вещах, которые меня волнуют с точки зрения наших профессиональных интересов. Ещё я продолжу делиться анонсами, полезными инструментами и ресурсами, в том числе для (само)образования в сфере журналистики.

Следующий выпуск рассылки будет «для читателей»: 1 апреля мы от слов перейдём к делу контексту. А разбирать выдающиеся тексты 2023 года я продолжу где-то через месяц — на этот раз поговорим о письме из рассылки Kit о доверии к науке. Вы всегда можете выбрать в настройках своей подписки те письма, которые хотите получать, или продолжать вместе со мной смотреть на научную журналистику с обеих сторон.

До встречи!

P.S. Если вы дочитали до этого места в рассылке, то вам стоит знать, что я приготовила письмо, поставила его на автоотправку, стала вычитывать тестовое письмо в своей почте и тут же обнаружила, что в первом упоминании перепутала сурков и сусликов. Конечно же, потому что сусликов тоже не видно, а они есть. Good times!

1. Знаменитый в крайне узких кругах, разумеется.