#63 Власть историй

(Не очень) короткая сказка о сапожнике в испанском сапоге

Привет, это шестьдесят третий выпуск рассылки о научной журналистике в России и мире. Полине Дмитриевне, моему наиболее требовательному редактору, на днях исполнился год, и за этот год я отправила вам ровно три выпуска рассылки — не 25, как раньше, когда она выходила раз в две недели, но на три выпуска больше, чем могла бы. Сознательно выбираю второй способ думать об этом результате!

Пока я размышляю, в каком виде эта рассылка продолжит своё существование, я делилась с вами некоторыми мыслями, которые на первый взгляд не имеют никакого отношения к коммуникации о науке. Здесь я собрала разрозненные мысли первых недель материнства, в очень летнем письме после большого перерыва воображала, что ребёнок спросит у меня насчёт геоинжиниринга, а в июле рассуждала о материнском ответе на вопрос Жизни, Вселенной и вообще.

И сегодня будет похожее письмо.

© Adobe Stock/sstocker

Полина Дмитриевна родилась тяжелее 97% и выше (длиннее?) 99% всех здоровых новорождённых по данным ВОЗ. Это в целом было понятно заранее, я была такой же почти с точностью до десятков граммов и сантиметров, отец её тоже человек большой. Но вот дальше началось что-то — тогда, в послеродовых дыму и тумане — не очень понятное.

День за днём младенец стремительно удлинялся (и сейчас, в год, Полина Дмитриевна выше 99.9% всех здоровых детей по статистике ВОЗ, что создаёт много бытовых неудобств и столько же поводов для шуток про грудничковый баскетбол). А вот вес младенца на грудном вскармливании увеличивался не так стремительно, и к двум месяцам она почему-то съехала до 50-го перцентиля. Это не представляло опасности для ребёнка, но точно означало, что что-то идёт не так.

Тогда — снова подчеркну, сейчас ситуация для меня намного яснее — разобраться в причинах этого было трудно. А, надо сказать, со мной, помимо того, о чём обычно предупреждают, приключился ещё один удивительный побочный эффект беременности и родов — послеродовые ночные кошмары, которые снились мне каждую ночь первые три недели (двадцать один день подряд) жизни Полины Дмитриевны и где-то каждые 2-3 ночи ещё пару недель после этого.

Это… скажем так, существенно и надолго снизило мою способность к критическому мышлению и к мышлению вообще. В одном из таких кошмаров я получила официальное письмо с уведомлением о вручении из ВОЗ о том, что из-за моей родительской некомпетентности мой младенец недоедает, и ко мне будут приняты меры. То есть кошмары были не только стандартные (сквозной сюжет — «забыла ребёнка в кровати и задавила насмерть»), но и, так сказать, персонализированные.

Короче, когда в третьем месяце местный педиатр, видимо, отчаявшись умерить мою тревогу по поводу веса ребёнка, предложила докармливать её смесью, которую дочь пить наотрез отказалась, я обратилась за консультацией онлайн к специалисту, которому не было оснований не доверять.

Он, не задумываясь, скорее всего, о том, а надёжный ли я вообще рассказчик (напомню, в сумме почти месяц кошмаров каждую ночь помимо первых недель материнства и всего, что с этим связано), сообщил мне, что по описанию у моей дочери PFD, детское расстройство питания. В случае младенца, по его словам, это значило, что из-за каких-то неприятных ощущений или ассоциаций ребёнок не просит и/или не выпивает столько молока, сколько ей нужно. Ещё врач предложил понятную тактику, как быть дальше, и ответил на множество моих тревожных вопросов.

Это, конечно, было не письмо из ВОЗ на бланке, но недалеко от этого, в общем-то. Только благодаря поддержке моей семьи и виртуальной «деревни» из подруг, а также методам КПТ, я в те недели не лишилась рассудка по-настоящему. На приём к педиатру и взвешивание 2 января я шла в полной решимости тут же, чуть ли не в кабинете, перевести ребёнка на искусственное вскармливание, если ситуация не изменится.

Помимо прочего, тот врач онлайн уверил меня в том, что пока прибавки веса у Полины Дмитриевны не упали до 100 граммов за месяц, «красных флагов» для педиатра нет, принудительное кормление через зонд ей не грозит, и проблему нужно решать коррекцией моего родительского поведения. (Никакой реальной коррекции родительского поведения, правда, в итоге не случилось, кроме одного: я устала и вынужденно снизила требования к себе и ребёнку примерно до «прожили ещё один день».)

К своему очному педиатру я шла с довольно складной историей, которую рассказывала себе по итогам нескольких месяцев кошмаров буквального и фигурального: моя родительская некомпетентность привела к тому, что у дочери развилось расстройство питания, и поэтому она так плохо набирает вес.

Эта история, несколько парадоксально, снижала тревогу, потому что она помогала понять, что же, чёрт возьми, происходит¹, пусть даже это было очень грустное объяснение. Даже очень грустное, оно ведь было лучше, чем волшебные исчезающие калории, с которыми ешь и не толстеешь?

И согласно этой истории, мне должны были сообщить, что ребёнок набрала намного меньше 500 граммов, которые специалист назвал хорошим знаком того, что с PFD удаётся справиться.

Истории обладают огромной властью над всеми нами, особенно те, которые случайно или нарочно касаются самых потайных струн нашей души. Родительская некомпетентность стала моим внутренним мемом, конечно, неспроста, и специалиста я выбирала тоже не случайно, а из большого уважения к доказательной медицине. Поэтому эта история плотно сидела в моей голове, несмотря на то, что некоторые свидетели происходящего, к их чести, робко переспрашивали — Оль, а точно? Точно-точно? Может, всё-таки нет?

Но хорошей истории, как известно, нужен твист, и он случился — Полина Дмитриевна за месяц набрала килограмм. Я настолько опешила от этого факта, что аж через какое-то время собралась с духом и написала этому врачу, мол, а точно ли это PFD, может быть, я что-то не так поняла и не так рассказала во время онлайн-консультации. На что он мне ответил что-то в духе того, что при PFD бывает и переедание, и избыточный вес.

История про Родительскую Некомпетентность (тм) к этому времени получила надо мной уже такую власть, что, даже осознавая весь абсурд этой ситуации — расстройство питания, которое по пути поменяло знак? одновременно отказ от питания и переедание? это как? — я всё равно ещё примерно полгода не могла перестать тревожиться по этому поводу.

Даже когда ребёнок удвоила свой (немалый) вес при рождении к шести месяцам, как ни в чём не бывало. И даже когда она охотно съела чайную ложку размятого авокадо в шесть месяцев, и когда попробовала больше 90 разных продуктов к году, и когда впервые отобрала у меня ложку, чтобы есть гречневую кашу самостоятельно.

---

Истории — это не только способ для психики переварить и пережить столкновение с истинным хаосом, например, рождения и смерти. Это и инструмент, с помощью которого люди «организуют своё понимание времени», по Портеру Эбботу (мне лично больше нравится идея, которую я узнала от своего университетского преподавателя философии: что лучший способ ощутить физическую реальность времени и его течения, доступный человеку, — это музыка, потому что музыкальная композиция — это буквально материализация, например, четырёх минут. Но идея с историями тоже хороша)

Ещё истории — это способ упаковки и хранения вообще любой информации, не только экзистенциальной. Это как двойная спираль ДНК, только в коммуникации, именно что способ упаковки данных с максимальной ёмкостью, уникально адаптированный для своих задач. И это касается не только социальных норм и, так сказать, институциональной памяти в сказках, но и более прикладных штук. Ладно каждый охотник желает знать (или кварк окружает жаркий занавес глюонов, создающих флюиды), а как вам Russian CD IS FUN? Прежде чем гуглить или переходить по сноске к концу письма, попробуйте предположить, что помогает запомнить эта микроистория².

Короче, я очень хорошо понимаю, почему я оказалась настолько уязвима для этой истории про младенческий вес и мою родительскую некомпетентность — помимо прочего, это в человеческой природе, а редко когда ещё в жизни женщина бывает настолько близка к своим заводским установкам. Я понимаю и этого врача, в общем-то, и у меня нет причин сомневаться, что он честно хотел мне помочь, опираясь на мои слова и объективные данные. Тут явно случился пресловутый garbage in, garbage out.

Настоящим и довольно неприятно отрезвляющим открытием для меня стало вот что. Как-то раз мой муж в ответ на мои слова о том, что мне кажется, у всех матерей всё получается, а я одна не могу выбраться из-под этой груды кирпичей, заметил, что это вряд ли, «у других просто не такой выразительный язык, как у тебя, про все эти кирпичи».

Тут-то я испытала пронзительные чувства вроде тех, что описаны в соответствующем моменте «Священной книги оборотня» — я обнаружила, что, не замечая этого, использую свои навыки сторителлинга против себя самой. И явно не во благо, как стоило бы. Это как нарративная терапия со знаком минус — нарративный селф-харм.

Буквально getting high on my own supply, если вам знакома такая идиома!

Меня в этой ситуации научная журналистика не спасла (мир она, впрочем, всё равно спасёт), в том числе именно потому что опору на доказательность в медицине я как профессиональная рассказчица историй тоже кооптировала и превратила в оружие. И пока я буквально не упёрлась носом в необходимость уже откровенно акробатических приёмов для того, чтобы уложить в эту историю новый факт (пресловутый килограмм), я не могла оттуда выбраться.

Такова тяга людей к историям и комфорту понимания, почему так, сколь угодно иллюзорному, который истории — в отличие от фактов — способны давать. Однажды я, возможно, дочитаю Stories Are Weapons и напишу об этом подробнее. Еще по совпадению я сейчас слушаю аудиосериал Shocking, Heartbreaking, Transformative, тоже очень в кассу.

Бойтесь сторителлеров, короче.

(Ну и спасибо мужу и актрисе Джемайме Кирк. I was indeed thinking about myself too much.)

1. Оглядываясь назад — происходил период донашивания, осложнённый суетой и выстрелами себе в ноги с моей стороны, а также особенностями конкретного младенца, тем не менее, на 100% в рамках медицинской нормы.

2. Russia, Canada, Denmark, Iceland, Sweden, Finland, United States, Norway — страны Арктического совета.